Неточные совпадения
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала
до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед
обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто
до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
Измученные, мы воротились домой. Было еще рано, я ушел в свою комнату и сел писать письма. Невозможно: мною овладело утомление; меня гнело; перо
падало из рук; мысли не связывались одни с другими; я засыпал над бумагой и поневоле последовал полуденному обычаю: лег и заснул крепко
до обеда.
Но вот мы вышли в Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко
до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после
обеда, чтоб выиграть поболее времени ночью. Так сделал я 8-го числа, и
спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу на другой диван, ища прохлады. «Вы то на правый, то на левый галс ложитесь!» — говорил он.
После
обеда сидит еще с четверть часа с миленьким, «
до свиданья» и расходятся по своим комнатам, и Вера Павловна опять на свою кроватку, и читает, и нежится; частенько даже
спит, даже очень часто, даже чуть ли не наполовину дней
спит час — полтора, — это слабость, и чуть ли даже не слабость дурного тона, но Вера Павловна
спит после
обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и не чувствует ни стыда, ни раскаяния в этой слабости дурного тона.
Изволь отправиться домой и
спи до самого
обеда, непременно, чтоб я застала тебя еще непроснувшимся».
Княгиня удивлялась потом, как сильно действует на князя Федора Сергеевича крошечная рюмка водки, которую он пил официально перед
обедом, и оставляла его покойно играть целое утро с дроздами, соловьями и канарейками, кричавшими наперерыв во все птичье горло; он обучал одних органчиком, других собственным свистом; он сам ездил ранехонько в Охотный ряд менять птиц, продавать, прикупать; он был артистически доволен, когда случалось (да и то по его мнению), что он надул купца… и так продолжал свою полезную жизнь
до тех пор, пока раз поутру, посвиставши своим канарейкам, он
упал навзничь и через два часа умер.
Но дети уже не
спят. Ожидание предстоящего выезда спозаранку волнует их, хотя выезд назначен после раннего
обеда, часов около трех, и
до обеда предстоит еще провести несколько скучных часов за книжкой в классе. Но им уже кажется, что на конюшне запрягают лошадей, чудится звон бубенчиков и даже голос кучера Алемпия.
Они уходят
до обеда в сад, но в праздничных костюмчиках им и порезвиться нельзя, потому что, того гляди,
упадешь и измараешь «хорошее» платье.
После веселого
обеда весь господский дом
спал до вечернего чая. Все так устали, что на два часа дом точно вымер. В сарайной отдыхали Груздев и Овсянников, в комнате Луки Назарыча почивал исправник Иван Семеныч, а Петр Елисеич прилег в своем кабинете. Домнушка тоже прикорнула у себя в кухне. Бодрствовали только дети.
Старики пошли коридором на женскую половину и просидели там
до полночи. В двенадцать часов поужинали, повторив полный
обед, и разошлись
спать по своим комнатам. Во всем доме разом погасли все огни, и все заснули мертвым сном, кроме одной Ольги Сергеевны, которая долго молилась в своей спальне, потом внимательно осмотрела в ней все закоулочки и, отзыбнув дверь в комнату приехавших девиц, тихонько проговорила...
Нянька Агафья от утреннего чая
до обеда и от
обеда до вечернего чая также куда-то уходила, но зато Евсеич целый день не отлучался от нас и даже
спал всегда в коридоре у наших дверей.
После
обеда все пошли
спать и
спали до вечернего чая.
Кое-как отец после
обеда осмотрел свое собственное небольшое хозяйство и все нашел в порядке, как он говорил; мы легли рано
спать, и поутру, за несколько часов
до света, выехали в Чурасово,
до которого оставалось пятьдесят верст.
Странная, однако ж, вещь! Слыл я, кажется, когда-то порядочным человеком, водки в рот не брал, не наедался
до изнеможения сил, после
обеда не
спал, одевался прилично, был бодр и свеж, трудился, надеялся, и все чего-то ждал, к чему-то стремился… И вот в какие-нибудь пять лет какая перемена! Лицо отекло и одрябло; в глазах светится собачья старость; движения вялы; словесности, как говорит приятель мой, Яков Астафьич, совсем нет… скверно!
Он рано встает утром, не
спит после
обеда, не сидит по целым часам в ватерклозете, и с Бедекером в руках с утра
до вечера нюхает, смотрит, слушает, глотает.
Санин играл с ней
до обеда и после
обеда. Панталеоне также принял участие в игре. Никогда его хохол не
падал так низко на лоб, никогда подбородок не уходил так глубоко в галстух! Каждое движение его дышало такой сосредоточенной важностью, что, глядя на него, невольно рождалась мысль: какую это тайну с такою твердостью хранит этот человек?
— Ах, забияка! Вот я тебя! — и стучит в стекло пальцем на воробья, который синичку клюнул… Затем идет в кабинет и работает. Перед
обедом выходит в лес гулять, и за ним три его любимые собаки: Бутылка, Стакан и огромная мохнатая Рюмка, которые были приучены так, что ни на одну птицу не бросались; а после
обеда спит до девяти часов.
После
обеда, когда Порфирий Владимирыч отправился
спать, Аннинька осталась один на один с Евпраксеюшкой, и ей вдруг припала охота вступить в разговор с дяденькиной экономкой. Ей захотелось узнать, почему Евпраксеюшке не страшно в Головлеве и что дает ей силу выдерживать потоки пустопорожних слов, которые с утра
до вечера извергали дяденькины уста.
Через несколько дней после этого был какой-то праздник, торговали
до полудня, обедали дома, и, когда хозяева после
обеда легли
спать, Саша таинственно сказал мне...
Они
спали и
до обеда, но и теперь не замедлили заснуть; только духота и упека от солнца, ярко светившего в окна, скоро их разбудила.
Я поселился в слободе, у Орлова. Большая хата на пустыре, пол земляной, кошмы для постелей. Лушка, толстая немая баба, кухарка и калмык Доржа. Еды всякой вволю: и баранина, и рыба разная,
обед и ужин горячие. К хате пристроен большой чулан, а в нем всякая всячина съестная: и мука, и масло, и бочка с соленой промысловой осетриной, вся залитая доверху тузлуком, в который я как-то, споткнувшись в темноте,
попал обеими руками
до плеч, и мой новый зипун с месяц рыбищей соленой разил.
Когда дьякон
попал на
обед и увидал своего племянника в кругу аристократии, первым другом блестящего князя, дьякон и вся родня «простили заблудного», которого
до этого они мнили видеть архиереем.
Видно было, что он не
спал всю ночь, вероятно, играл в карты и много пил. Зинаида Федоровна уложила его в постель, и все мы потом
до самого вечера ходили на цыпочках.
Обед прошел вполне благополучно, но когда ушли в кабинет пить кофе, началось объяснение. Зинаида Федоровна заговорила о чем-то быстро, вполголоса, она говорила по-французски, и речь ее журчала, как ручей, потом послышался громкий вздох Орлова и его голос.
Затем кубики были смочены «в препорцию водицей», как выражался Кавказский, и сложены. Работа окончена. Луговский и Кавказский омылись в чанах с водой, стоявших в кубочной, и возвратились в казарму, где уже начали собираться рабочие. Было девять часов.
До одиннадцати рабочие лежали на нарах, играли в карты, разговаривали. В одиннадцать —
обед, после
обеда до четырех опять лежали, в четыре — в кубочную
до шести, а там — ужин и
спать…
До обеда уже не стоило идти на работу. Я отправился домой
спать, но не мог уснуть от неприятного, болезненного чувства, навеянного на меня бойней и разговором с губернатором, и, дождавшись вечера, расстроенный, мрачный, пошел к Марии Викторовне. Я рассказывал ей о том, как я был у губернатора, а она смотрела на меня с недоумением, точно не верила, и вдруг захохотала весело, громко, задорно, как умеют хохотать только добродушные, смешливые люди.
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье
до трех часов; потом посещение старых товарищей и
обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку
попал.
Она уже не могла смеяться и петь, за
обедом ничего не ела, не
спала по целым ночам, ожидая чего-то ужасного, и так измучилась, что однажды пролежала в обмороке от
обеда до вечера.
После
обеда же все отправились
спать и проспали
до вечернего чая.
— Не разберешь, — ответила Фленушка. — Молчит все больше. День-деньской только и дела у нее, что поесть да на кровать. Каждый Божий день
до обеда проспала, встала — обедать стала, помолилась да опять
спать завалилась. Здесь все-таки маленько была поворотливей. Ну, бывало, хоть к службе сходит, в келарню, туда, сюда, а дома ровно сурок какой.
В плохие или, так сказать, в «пиджачные» времена, когда в кармане не сказывались дома лишние «пенензы», когда жаль было лишний рубль бросить на пропитание в модном ресторане и когда не предстояло случая
попасть на
обед в какое-нибудь аристократическое семейство, пан грабя зачастую направлял алчущие стопы свои «
до пршияцéля Анзельма» и снисходительно пользовался его офицерской похлебкой.
Тогда я поняла, что меня звал Юлико, лежавший в соседней комнате. И странное дело, мои страданья как-то разом стихли. Я почувствовала, что там, за стеною, были более сильные страдания, более тяжелые муки, нежели мои. Юлико терпеливо лежал, как и всегда с тех пор, как
упал, подкошенный недугом.
До него, вероятно, долетали звуки пира и музыки и веселый говор гостей. Но о нем позабыли. Я сама теперь только вспомнила, что еще накануне обещала принести ему фруктов и конфект от
обеда. Обещала и… позабыла…
Всего прямее следовало бы ему сказываться в общей товарищеской жизни тогдашнего писательства; но этого, повторяю, не было. Иначе в эти три месяца
до 19 февраля, наверно, были бы сборища,
обеды, вечера, заседания, на которые я, конечно бы,
попал.
И тогда же
до обеда я
попал в мой студенческий кружок, в квартиру, где жил Михаэлис с товарищем. Там же нашел я и М.Л. Михайлова за чаем. Они только что читали вслух текст манифеста и потом все начали его разбирать по косточкам. Никого он не удовлетворял. Все находили его фразеологию напыщенной и уродливой — весь его семинарский"штиль"митрополита Филарета. Ждали совсем не того, не только по форме, но и по существу.
Они завтракали на целый день, отправляясь осматривать Грановитую палату, царь-пушку, соборы, по дороге синодальную типографию, отслушать молебен у Иверской, поесть пирожков у Филиппова на Тверской и
до обеда попасть в Голофтеевскую галерею, где родственница должна непременно купить себе подвязки и пару ботинок и надеть их
до театра.
После
обеда А. П. ложился
спать, а затем снова принимался за работу и не отрывался от нее
до самого вечера. Вечером же начинались дебаты с зоологом В. А. Вагнером на темы о вырождении, о праве сильного, о подборе и т. д., легшие в основу философии фон Корена в «Дуэли».
— Дай Бог. Могу сказать вам по секрету: нас известили, что здесь живут польские эмиссары, совращают здешних поляков; мне тайно поручено… Признаюсь, поручение неприятное, тяжелое, фискальное… Сами рассудите, все-таки компатриоты… Я должен следить нити заговора в разных губерниях и здесь. Впрочем, моей миссии никто здесь не знает, числюсь в отпуску, бываю на
обедах, на вечерах у гостеприимных москалей, танцую
до упаду.
Его нельзя было назвать пьяницей, так как один он не пил ни вина, ни водки и даже забывал, порой, выпить рюмку перед
обедом, но при всякой случайной даже компании не мог удержаться, чтобы не выпить лишнюю рюмку, а раз ему она
попадала в голову, он, как мы видели, напивался почти
до положения риз.
А после
обеда он заваливается «отдохнуть». Обыкновенно
спит он
до вечерних потемок; но на сей раз вскоре после
обеда чувствует он, что кто-то тянет его за ногу, кто-то, смеясь, выкрикивает его имя. Он открывает глаза и видит своего товарища Уклейкина, пейзажиста, ездившего на всё лето в Костромскую губернию.